Очерк о Сморгони: история и современность
Для начала отмечу, что местный туризм в былые советские времена, если и существовал у нас, то в зачаточном состоянии. Один из прославленных председателей колхозов того времени Адольф Володько (Поставский район) на вопрос: «Почему он не зазывает туристов, ведь у него есть чему удивиться, есть что посмотреть и даже многому поучиться?». Отвечал он так: «Белорусские туристы приедут со своими «ссобойками» и пол литрами, оставят после него только мусор на территории, проигнорировав местное кафе, а приглашая гостей из-за рубежа, надо помнить, что от Витебска до Постав нет ни одного приличного придорожного туалета».
На этом разговор о местном туризме исчерпывался. Его содержание воспринимается сейчас, как анекдот. Нет в живых уже и знаменитого председателя. Иные времена, иные вкусы…
Последние три-четыре года местный туризм в Беларуси стал стремительно развиваться. Об этом можно судить не только по статистике. Многие мои знакомые с удовольствием осваивают новые и новые маршруты внутри страны. Одни находят интерес на уникальных болотах, другие осматривают единственную в стране пещеру, третьих привлекает уникальный костел, сохранившийся с XV века
Совсем недавно в этом перечне значились бы лишь лидеры внимания ‑ Брестская крепость, замок в Мире и город Несвиж…
В городе Сморгони я бывал много раз. Достопримечательностями, историей интересоваться было некогда. Ограничивались байками о потешной «медвежьей академии».
Но только пять лет назад мы поехали семейной кампанией, чтобы увидеть мемориальный комплекс в честь I мировой войны. Его создание приурочили к столетию начала обороны Сморгони.
Само по себе упоминание о той, почти забытой войне удивляло. Стоило копнуть слегка публикаций на эту тему, как сразу вырисовывалось совершенно уникальное явление.
Этот белорусский город, оказавшись на линии российско-германского фронта, был единственным на все его протяжении, где врагу оказывалось беспримерное сопротивление. Горе, что его разрушили дотла. Десятки тысяч воинов и мирных граждан лишились жизней в битве, которая длилась 810 дней.
Например, только за 25 сентября 1915 года в штыковых атаках погибли 5,5 тысячи немцев и 3,5 тысячи солдат русской армии.
Останки многих павших до сих пор иногда находят при земляных раскопках. Количество жертв было таким, что всех не успевали подбирать и хоронить.
Во фронтовом фольклоре сохранилась поговорка: «Кто в Сморгони не бывал, тот фронта не видал».
Тем не менее, отдадим должное примерам доблести и благородства.
Не может не потрясать факт сбережения человеческих жизней. Кто играл главную роль, военные или гражданские власти, неизвестно, но им удалось эвакуировать все население города, а это более 16 тысяч человек. Заметим, что до эры автомобилей было далеко и самым ходовым транспортом был гужевой. На сборы жителям дали всего три часа. Но оставаясь на месте, они бы вовсе погибли.
Геннадий Бычко, заместитель председателя Островецкого райисполкома вспоминает: «Например, моя прабабушка, в те годы ещё совсем маленькая девочка, со своими родителями была вынуждена бежать из родных мест до самой Волги практически, — вспоминает Геннадий Павлович. – И в нашей семье с её слов знают, что в те годы люди покупали картофельные очистки, отмывали их и ели, чтобы спастись от голодной смерти. Это о многом говорит. Боевые действия тех лет тоже требуют самого пристального внимания к себе. Я по образованию биолог, и мне по самому сердцу «скребет» такой факт: в окопах Первой мировой от всевозможных заражений и последствий ранений погибло в два раза больше людей, чем на полях сражений».
Действенная эвакуация была благом, но не исчерпывающим методом спасения.
Адъютант ставки российской армии генерал Гурко в то время писал: «Люди, воевавшие в нескольких войнах и участвовавшие во многих кровавых битвах, говорили, что никакой ужас битвы не может сравниться с ужасным зрелищем исхода населения, не знающего ни цели своего движения, ни места, где они могут отдохнуть, найти еду и жилище».
Ещё одна уникальность сражений под Сморгонью. Именно здесь состоялись первые воздушные бои первенцев военной авиации.
Одно свидетельство оставил писатель Михаил Зощенко. В годы войны он был удостоен четырех боевых орденов и звания штабс-капитан: «Сквозь завесу дыма вижу, что многие солдаты лежат мертвые, их большинство. Иные же стонут и не могут подняться. Опираясь на палку, я бреду в лазарет. На моем платке кровь от ужасной рвоты. Я вижу пожелтевшую траву и сотни дохлых воробьев, упавших на дорогу».
Из «Дневников» Александры Львовны Толстой, дочери великого писателя, служившей во фронтовом лазарете: «… Деревья и трава от Сморгони до Молодечно, около 35 верст, пожелтели, как от пожара. Забыть то, что я видела и испытала в эти жуткие дни, — невозможно. Поля ржи. Смотришь, местами рожь примята. Подъезжаешь. Лежит человек. Лицо буро-красное, дышит тяжело. Поднимаем, кладем в повозку. Он еще разговаривает. Привезли в лагерь — мертвый. Привезли первую партию, едем снова… Отряд работает день и ночь. Госпиталь переполнен. Отравленные лежат на полу, на дворе… Я ничего не испытала более страшного, бесчеловечного в своей жизни, как отравление этим смертельным ядом сотен, тысяч людей. Бежать некуда. Он проникает всюду, убивает не только все живое, но и каждую травинку. Зачем?…».
Историки отмечают, также участие в боях женского батальона под командованием прапорщика Бочкарёвой, георгиевского кавалера, будущих маршалов Советского Союза Малиновского, одного из министров обороны СССР, и Шапошникова, начальника Генштаба в годы Великой Отечественной.
Значительно реже упоминается генерал Антон Деникин, который резко, кстати, критиковал положение на фронте и брал на себя вину за недостатки.
Сморгонь интересна сейчас и тем, что здесь прорвана информационная блокада. Её в открытую никто не объявлял, попробуй вычеркнуть такое бедствие из истории. Но в школьных и вузовских курсах о тех событиях сообщали скороговоркой, к тому же невнятной. В редких случаях упоминали о героях тех сражениях, кавалерах георгиевских крестов. Война, дескать, была империалистической. Но воевали, погибали, терпели горе обычные люди.
Парадокс, но любители истории в самодеятельных экскурсиях заезжали на германское кладбище у деревни Десятники Воложинского района. В успокоение себя убеждали, мол, здесь покоится прах жертв с одной стороны, и с другой.
Братское военное кладбище в Минске (между улицами Червякова и Старовиленским трактом) появилось в 1915 году, на его огромной территории похоронено более пяти тысяч фронтовиков, а в годы Великой Отечественной войны рядом хоронили жертв концлагеря.
В конце 1940-х годов кладбище ликвидировали, да так, что нигде не сохранилось сведений о его действительных границах.
Лишь в 2011 году власти сочли необходимым минимизировать, хотя бы частично, грех. Появилась часовня, как символ памяти страшной трагедии начала ХХ века.
Но это вынужденно слабая замена такому скорбному месту, как Братское военное кладбище, которое могло быть и выражением скорби, народной памяти и мощнейшим антивоенным аргументом.
В 2015 году мемориал в Сморгони открывали незавершенным ‑ не успевали, хотя все хлопоты взяли на себя белорусская и российская стороны.
Вторая часть была открыта совсем недавно, а августе нынешнего года.
Вся история создания мемориала также драматична. Длительное время скульптурные композиции хранились на задворках хоздворов в Сморгони. Небрежение объяснялось нехваткой финансов. Отдавая должное местному райисполкому, можно сказать: председатель райисполкома Гриб и его помощники били во все колокола, призывали земляков к патриотизму и сбору средств. Использовалась любая возможность. Было даже начато строительство партизанским методом. На объект выехали все бульдозеры и экскаваторы Сморгони с кличем «Вперёд!» Пока их не остановило отсутствие строительного проекта.
Трудно судить, станет ли он местом паломничества. Он вполне мог претендовать на святыню национального масштаба. Но и первое открытие и второе в нынешнем году проводилось на областном уровне. Впрочем, это не повод для сетований.
Это ведь тоже влияние трудностей. Первую очередь мемориала торжественно открыли к 100-летию I мировой, а вторую – к 110-летию. И это ещё не всё…
Мемориал, в создании которого принимал участие и сморгонский художник Теребун, состоит из трёх скульптурных композиций — «Крылатый гений воинской славы», «Солдаты Первой мировой войны» и «Беженцы». Сооружена каплица, в которой установлен текст обращения к потомкам.
Всего этого многообразия фактов, имён, легенд и документальных сведений одним посещением мемориала не сможешь даже охватить, не говоря уже о глубоком познании.
Самому комплексу в Сморгони предстоит пройти экзамен на народную любовь. При открытии второй очереди его называли шедевром. Действительно, идея и её воплощение впечатляют. Но до подлинного признания шедевром ещё предстоит пройти.
Ещё более интересны для любителей истории окрестности Сморгони и Крево.
С помощью местного краеведа нам удалось, пробравшись по холмам через кустарники, спуститься в несколько германских дотов (долговременных огневых точек). Они и загажены, и не ухожены, но при желании их также можно включить в туристский маршрут. Объективно, германцы создавали для воюющей армии хорошие условия, чтобы максимально сберечь жизни. Мы поинтересовались, почему сохранились только германские укрепления? Потому что в российской армии рыли окопы и наспех сооружали блиндажи и землянки, которые с одной стороны, легко превращались от попадания снарядов в братские могилы, а с другой ‑ давно превратились в тлен.
В одном из дворов Крево, прямо в палисаднике, среди цветов увидели ухоженную могилу. Здесь погребена убитая фронтовым осколком девушка. Для Крево характерно, что здесь пытались найти все места погребений и определить, кто же в них покоится. Результаты хорошо видны по многочисленным мемориальным знакам, крестам с надписями.
Побывав на территории мемориала, а затем поколесив по лесным тропам, прикоснувшись к каменным глыбам укреплений, соглашаешься с услышанной мыслью, что есть опасность «огламуривания» мемориальных сооружений, превращения их в места отдыха.
В цепи мемориальных объектов, находящихся на отдаленном расстоянии от главного места, Золотая горка, где находилась немецкая артиллерийская батарея, досаждавшая неприступностью и прицельной пальбой.
Кстати, композицию мощного мемориального комплекса на окраине Сморгони венчает камень Памяти с текстом, обращенным к потомкам: «Любая война несет разрушения, горе, кровь и смерть. Наш священный долг – помнить об этом».
Можно искать любые исторические аналогии, но Сморгонь – это не Сталинград, не Верден, его ещё и с Ленинградом пробуют сравнивать, это белорусский город с неповторимой историей, для которой длительное время не находили и десяти строк в учебниках. И мы получили возможность её узнавать и почитать.
